Education: paradigmatic shift in a culture of paradox

Full Text

Введение

Постмодернистская идеология основательно внедрилась как в социальные, так и в культурные области общечеловеческого существования. Данное влияние не обошло стороной и такой феномен культуры и социальный инструмент, как образование, для детального анализа кризисного состояния которого изначально следует очертить возникшие условия для зарождения и формирования нового типа культуры — культуры постмодерна.

Эпоха модерна со свойственной ей безоговорочной приверженностью к концепции абсолютов, не оправдав социальные ожидания относительно стремлений человеческого разума к наивысшей точке для достижения всеобщего блага, была вынуждена прибегнуть к экспектации иного рода — самопересмотру, который привел к новому этапу состояния культуры — постмодерну, который изначально привлек к себе внимание именно как стадия самого модерна — культурный модерн [1].

Тем не менее сомнения в зарождении именно нового состояния культуры развеялись, когда им заинтересовались такие приверженцы марксизма в прошлом и адепты высокого модерна в последующем, как Ж.-Ф. Лиотар и Ю. Хабермас [2, с. 60–61].

Так, Ж.-Ф. Лиотар первоначально считал постмодерн не чем иным, как «внутренним развертыванием самого модерна» [2, с. 61]. Затем, описав разворачивающийся и абсолютно не свойственный модерну кризис метанарративов, Ж.-Ф. Лиотар выделяет постмодерн как новое состояние культуры, мягко обозначая его как «недоверие в отношении метарассказов» [3, с. 10], а впоследствии и вовсе нарекает постмодерн «парадоксом предшествующего будущего» [4, c. 32], поясняя, что «…художник и писатель работают без каких бы то ни было правил, работают для того, чтобы установить правила того, что будет создано: еще только будет — но уже созданным» [4, c. 31–32].

Важно отметить, что рассмотрение Ж.-Ф. Лиотаром концептуализации постмодерна именно в альтернативу модерну всесторонне обосновано: сепаративно постмодерн, по причине отсутствия какой-либо самостоятельной производительности, несостоятелен.

Одновременно с тем Ю. Хабермас отрицает трактовку постмодерна как оппозиционного модерну «проекта европейской философии» и проводит новое понятие через призму авангардизма [1; 5]. Однако впоследствии Ю. Хабермас признает наличие перехода от модерна к постмодерну [6], но с трудом может его объяснить, утверждая, что «постмодерн включен в повестку дня, но без интеллектуальной интеграции» [2, с. 61].

В процессе становления постмодерн охарактеризовал себя как, с одной стороны, культурный сдвиг в культурной жизни общества; с другой — как реакция на кризис идей эпохи уходящей. И, что принципиально важно, данный переход от модерна к постмодерну не тенденциозен или, тем более, революционен — он ожидаем и логичен.

Тем не менее призванный исправить фактическую непостижимость моральной идеалистичности, с которой столкнулась эпоха модерна, постмодерн претерпел неудачу, ввергнув состояние культуры в целом в стадию затяжного кризиса. А именно: постмодерн, критикуя концепцию абсолютной истины, тем самым пытаясь ее устранить, ничего не предлагает взамен, за исключением, конечно, использования постоянных интерпретаций, готовых форм и аллюзий, а также общей ироничности, и утверждая, что все в этом мире — вторично.

Следует выделить три основных феномена, свойственных эпохе постмодерна, которые сыграли важную роль не только в современном состоянии культуры, но и общества в целом.

Феномен 1: Антитрадиционность

Постмодернистская диверсификация культурной и социальной ценностей привела к образованию нового типа культуры, который отклонился от значимости роли традиции как таковой, пытаясь создать новый фундамент, основанный на антитрадиционализме.

Так, постмодерн подвергает традицию в целом глобальной критике и, «не найдя сферы для интерпретаций и свободных ассоциаций» [7, с. 84], утверждает категоричный отказ от традиционности во всех проявлениях. Тут и возникает двойной парадокс: с одной стороны, постмодерн не признает категоричность и тотальность в любом проявлении, но в случае отказа от традиционности именно это и произошло; с другой — утверждения постмодерна о всеобъемлющей вторичности окружающего мира не коснулись традиции, которая уже сама по себе вторична. В данном случае также важно подчеркнуть и внутреннюю противоречивость, свойственную постмодернистской установке: с одной стороны, постмодернизмом утверждается всеобъемлющая вторичность, но с другой — отвергается традиция, которая по своей сути именно вторична.

Это и привело к одному из базовых внутренних конфликтов постмодерна: экзистенциальная особенность традиции заключается именно в самоинтерпретации, что никак не предусматривалось всякого рода сторонней постмодернистской интерпретативностью.

Феномен 2: Глобализационность

Постмодерн стал своего рода фундаментом для такого процесса, как глобализация, которая затронула все сферы социального и, что парадоксально, не являлась при этом процессом социальным. Глобализация по своей сути гиперсоциальна и одновременно с тем псевдосоциальна, т. к. глобализационные трансформации привели к форсированию социального фактора и дезорганизации его собственной меры, тем самым умаляя индивидуальное как составную социального. Иными словами, социальное становится мнимым, а общество — нечеловекомерным.

Важно отметить, что глобализация в целом основана именно на социальном наследии, что не противоречит «постмодернистской концепции использования готовой формы» [8, с. 134]. Тем не менее парадоксальность заключается в том, что и однозначного прочтения процесса глобализационности постмодерн предложить также не в состоянии, потому как для него феноменологически свойственно именно не классическое, а соответственно и множественное, трактование классической формы.

Феномен 3: Информатизационность

Информатизация — производный продукт глобализации. Если изначально это было связано со стремительным развитием информационных технологий, то в настоящее время она вполне может существовать самостоятельно, переняв и включив в свой инструментарий такие глобализационные процессы, как замещение интеграции массовостью, тиражирование тех или иных достижений, стандартизация социальных и культурных образований и др.

Важно отметить, что изначально обмен информацией был одним из ключевых интеграционных принципов глобализации. Тем не менее, с развитием информационных технологий, а, соответственно, и расширением информационного поля, информатизация приобрела самостоятельность, потому как приоритет информационного обмена в контексте глобализации теряет свою авторитетность в мире, которому в настоящее время свойственна именно массовая информатизированность.

Так, глобальная информатизация существенно трансформирует все сферы социального, создавая новую форму — информатизированное общество [8, с. 133], которое в своей информационной эволюции достигло того уровня, когда ценность владения информацией как таковой перестала быть тем, что имело бы определенную социальную значимость в эпоху информационного переизбытка. Все информационные процессы так или иначе связаны с обществом технологически и, соответственно, элитарность владения информацией упраздняется, что приводит к следующему парадоксу культуры постмодерна. А именно: стремительная динамика общественного технологического развития привела к тому, что информационный прогресс регрессивно повлиял не только на ценность информации как таковой, но и постепенно стер границы между истинной и ошибочной информацией в целом, что в культуре постмодерна, в свою очередь, и привело к такому постмодернистскому утверждению, что истина — переменная величина [9, с. 19].

Таким образом, независимо от того, в какой именно плоскости рассматривать постмодерн, можно определить, что детерминация понятия культура постмодерна приравнивается к понятию культура парадокса.

В свою очередь, парадоксальность, не имея пути для самопреодоления, неизбежно приводит к кризису. Именно в состоянии кризиса в той или иной интенсивности находятся не только отдельные социальные и культурные процессы, но и культура постмодерна в целом.

Важно отметить, что преодоление кризиса в широком смысле возможно лишь при условии комплексности разрешений локальных кризисных состояний.

Так, одним из ярчайших примеров среди локальных кризисных состояний культуры является образование. С одной стороны, образование — социальный инструментарий, цель которого есть социальная адаптация; с другой — совокупность собирательности, экспонирования и трансмиссии культурного опыта [8, с. 132]. Тем не менее постмодернистская реальность задает совершенно иное восприятие как социального, так, культурного в целом, в своих попытках формируя и выстраивая картину мира на базе таких презумпций, как хаотичность вместо статичности (принцип разновекторности), и заменяя реальность иллюзорностью (принцип бесполярности).

Для более точного описания кризисного состояния образования следует прибегнуть к рассмотрению его через призму предложенного феноменологического дискурса.

Образование и традиция

Ведомая идеей переосмысления супероснований, постмодернистская дезорганизация направленности педагогической мысли приводит к тотальному пересмотру таких основоположений образования, как:

− авторитетность, паттерность которой, с точки зрения постмодерна, не создает пространства для свободного интерпретирования;

− традиционность, поляризованность понятий которой постмодерн заменяет на принцип ацентризма (бесполярность и разновекторность);

− преемственность, структурированность и системная ступенчатость которой отвергаются постмодерном во имя пересмотра существующих концепций при помощи ассоциативности и постоянных интерпретаций.

Соответственно, в оппозицию традиционной образовательной парадигме с ее системностью и рациональностью постмодерн утверждает дефиниции онтологической плюральности, антирациональности, симметричности образовательной общности и правового паритета [7, с. 82−84].

Тем не менее традиционная парадигма образования в плоскости постмодернисткого пересмотра не подвергается тотальной трансформации, потому как постмодерном традиция в целом изначально была прочитана неверно, что и определило ее в категорический отказ — антитрадиционность.

Таким образом, кризис образования — это следствие ограниченной оценки постмодерном фундаментальности традиции «как базиса — упорядоченного набора векторов — для последующих стадий ассоциативности и интерпретации» [7, с. 85].

Образование и глобализация

Ж.-Ф. Лиотар акцентирует внимание на единственной функции образования — утилитарной, которая доминирует над такими, казалось бы, значимыми функциями, как воспитательная, гуманистическая и тем более культурная. По мнению Ж.-Ф. Лиотара, всеобщая доступность к образованию не ставит целью формирование элит [3, с. 119]. Другими словами, из плоскости элитарности образование переходит в плоскость массовости, а точнее — в плоскость сферы услуг.

Так, постепенная трансформация культуры привела к росту значимости образованности общества одновременно со стремительным развитием глобализационных процессов. Тем не менее потенциальный рост образованности в итоге привел к своего рода неконтролируемому увеличению псевдообразованности общества и, соответственно, обесцениванию образования как такового.

Одновременно с этим мировоззренческая парадигма изменилась до неузнаваемости и продолжает меняться с катастрофической скоростью, в связи с чем образование не справляется с первоначально заложенной в него функцией передачи культурного опыта, который, в свою очередь, безусловно транслируется, но его актуальность — вопрос риторический [10, с. 43].

Таким образом, в культуре постмодерна образование в классическом понимании воспринимается как нечто необходимое для мнимой статусности, которая зачастую вовсе не предполагает какое-либо последующее применение полученных знаний, умений и навыков, а тем более их ретрансляцию и участие в глобализационных процессах.

Образование и информация

Реальность в классическом понимании обладает бинарной природой — предметность мира одновременно обладает и материальными, и нематериальными свойствами. Соответственно, постмодернистской парадигме бесполярности бинаризм не свойственен.

В свою очередь, информационное поле современности как свойство современной реальности характеризуется постоянной нестабильностью и, несмотря на то, что онтологически информация, как и реальность, двойственна (информация/дезинформация), в эпоху постмодерна она утрачивает свою изначальную полярность. В связи с глобальной информатизированностью грань между двумя составляющими — информацией и дезинформацией — истончается, что приводит к стиранию той самой бинарности и образованию так называемой переходной информационной стадии, которая вполне может указывать, что информация в культуре постмодерна как минимум троична, что безусловно соответствует не только постмодернистской парадигме разновекторности, но и принципу ацентризма в целом.

Важно отметить, что постмодернистская разновекторность никак не противоречит и переходу за пределы информационной троичности, т. к. рост объема информации в современном мире характеризуется исключительной экспоненциальной направленностью.

В то же время общество постмодерна, равно как и общественные системы и подсистемы, характеризуется ментальной деструктуризацией различной степени. Соответственно, такие основополагающие формы сознания социума, как религиозная, философская, научная и др. в современном мире утрачивают свою безусловность и категоричность (принцип ацентризма).

Так, по причине глобальной информационной нестабильности в контексте постмодернистской разновекторности, когда истинность информационного поля — понятие непостоянное, развивающееся мышление нуждается в регулярном информационном пополнении, в так называемом «обновлении информации, возводя ее в разряд актуальной» [10, с. 44].

Тем не менее, если исходить из того, что образование — социальный инструмент, становится обоснованным утверждение, что в современном состоянии культуры образование в классическом понимании не отвечает не только своей критериальной сущности, но и для субъекта «не выступает гарантом социальной адаптивности: существует определенный риск отсутствия соответствия между приобретенными знаниями, умениями и навыками и социальной действительностью» [8, с. 133], для которой и свойственна информационная нестабильность, в то время как образовательная информационная база не способна на подобную информационную реактивность.

Заключение

Таким образом, представленное феноменологическое триединство, свойственное парадоксальности культуры постмодерна, в очередной раз подтверждает не только существование глобального кризисного состояния, но и на примере образования демонстрирует принцип локальной множественности данного кризиса. Безусловно, произошедший внутрисоциальный парадигмальный слом не следует рассматривать категорично регрессивно относительно культуры в целом. Данный регресс — определенная стадия ментального прогресса, которая лишь демонстрирует, что, вероятно, обществу есть что пересмотреть и переосмыслить в стремительно меняющемся мире.

About the authors

Kirill V. Sevastov

Author for correspondence.
Email: kirillsevastov@gmail.com

Master of Art History, graduate student of the Department of Philosophy and Methodology of University Education

References

Supplementary files