Magical thinking in normal and pathological conditions: literature review

Full Text

Магическое мышление в настоящее время представляет собой одну из актуальных проблем как психиатрии и психологии, так и социальных наук. Увеличение интереса к данной проблеме обусловлено распространённостью этого явления среди населения¹. Особый интерес представляет изучение магического мышления как неопределённого феномена с точки зрения психической нормы и патологии, а также его специфичности для той или иной категории расстройств, учитывая развивающиеся в настоящее время дименсиональный и спектральный подходы в понимании психической патологии [1].

Понятие магического мышления в научной литературе имеет несколько схожих определений:

– убеждение, согласно которому посредством символических физических и/или умственных действий можно оказывать значительное или решающее влияние на подлинные причины происходящего в действительности [2];

– убеждение, что мышление приравнивается к действию [3];

– вера в то, что думать о чем-то, что может произойти, означает то же, что вызывать это событие [4];

– убеждение в том, что слова, мысли или действия человека могут привести к особому эффекту или предотвратить особый эффект, который в некотором роде не поддаётся общему объяснению причинно-следственной связью [5].

В.А. Жмуров даёт два близких определения феномену [2]:

– уверенность индивида в том, что всё, происходящее в настоящее время, является точным воплощением его предшествующих мыслей, фантазий или сновидений об этом, то есть является результатом его умственной деятельности;

– бредовое или бредоподобное убеждение, согласно которому желания, надежды или мысли могут оказывать непосредственное влияние на внешнюю действительность («мысли материальны, из-за них всё и происходит»).

Этот же автор описывает «симптом всемогущества мыслей» (состояние, при котором пациенты считают, что их мысли немедленно или через некоторое время воплощаются в реальность с абсолютной, фотографической точностью). Согласно P.E. Meehl, магическое мышление — это «представление о том, что события, которые не могут иметь причинно-следственные связи, влияют друг на друга» [6]. Е.Г. Карагодина выделяет основные его признаки: «игнорирование законов логики, нечувствительность к объективным причинно-следственным связям, принцип “жёсткого” детерминизма, анимизм, оценка событий по принципу “после того, значит, вследствие того”» [7].

В когнитивной науке данный феномен понимают как связывание объектов одной категории знания законами причинности другой [8]. Согласно Ю.В. Саенко, мифологическое мышление в отличие от логического вместо логических связей использует ассоциативные, основанные на смежности явлений по принципу времени и пространства [9].

В наиболее ранних исследованиях отмечают эволюционистские тенденции, согласно которым магическое мышление представляет собой определённый этап в развитии мышления человека, предшествующий современному, логическому и рациональному, поэтому «магическое мышление» в исследованиях часто именуют «пралогическим», «дологическим», «первобытным» или «архаическим». Считают, что данный феномен характерен для представителей архаичных культур.

Первыми исследователями, кто заинтересовался феноменом магического мышления, были антропологи и социологи. Дж. Фрейзер выделял два принципа, на которых оно основано. Первый — закон подобия, согласно которому «подобное производит подобное или следствие похоже на свою причину». Второй — закон соприкосновения или заражения («вещи, которые раз пришли в соприкосновение друг с другом, продолжают взаимодействовать на расстоянии после прекращения прямого контакта»). Оба этих принципа автор называет «способами злоупотребления связью идей». На этом основании выделяет два вида магии: имитативную и контагиозную. Имитативная предполагает связь идей по сходству; контагиозная основана на связи идей по смежности [10].

Другой антрополог Э. Тайлор считал, что магическое мышление — результат простого заблуждения. Человек ещё на раннем этапе развития мышления научился создавать связи в мысли между вещами, которые он воспринимал связанными между собой в действительности, но в дальнейшем он ошибочно исказил эту связь, полагая, что мысленная ассоциация должна предполагать такую же связь и в реальности [11].

Т. Рибо и Г. Майер выделяли два типа мышления — эмоциональное и рациональное. Эмоциональное мышление, несмотря на то, что оно преобладало в древности у первобытных людей, с развитием человечества не исчезло и остаётся актуальным и в настоящее время. Связано это с тем, что, по мнению авторов, рациональная логика не может охватить всю широту человеческого познания и деятельности. Основное отличие эмоционального мышления от рационального — принцип конечности. В актах эмоционального мышления процесс познания уходит на второй план, эмоциональная логика концентрируется на аффективно-заряженной цели и направляется ей [12, 13].

Л. Леви-Брюль считал, что мистическое первобытное сознание искажает принцип причинности. К примеру, носители магических представлений могут ассоциировать явления в зависимости от последовательности во времени, а не по истинным причинно-следственным связям. При этом автор отмечает, что данное условие характерно, но недостаточно для объяснения организации магического мышления. При построении магических причинно-следственных связей часто не замечают более очевидные последовательности. Мистическое мышление наполнено культурально обусловленными коллективными представлениями, при этом оно мало проницаемо для опыта.

Согласно Л. Леви-Брюль, основной принцип организации магического мышления — закон партиципации, то есть сопричастности между предметами и явлениями. Партиципация может существовать в разных формах, таких как перенос, соприкосновение, симпатия. Коллективные представления создают такую сопричастность при помощи аффекта.

Автор использует термин «пралогический» для обозначения такого типа мышления. Логика присутствует в нём, но не имеет первостепенного значения, уступая место направляющей силы закону партиципации. Синтезы в пралогическом мышлении не являются следствием предварительного анализа, а уже даны сразу, вместе с представлениями. Синтезы в мышлении первобытного человека почти всегда бывали неразложимыми. Именно поэтому магическое мышление труднопроницаемо для опыта и не восприимчиво к противоречиям. Партиципация определяет процессы абстрагирования и обобщения под влиянием эмоций, которые, в свою очередь, формируются коллективными представлениями. Таким образом формируется магическое толкование различных явлений и обстоятельств [14].

З. Фрейд описывал феномен «всемогущества мыслей» (словосочетание, которое автор позаимствовал у своего пациента, страдавшего неврозом навязчивостей). Использование магии у первобытных людей Фрейд сравнивал с поведением ребёнка (имитация желаний ребёнка в игре сравнивается с подобными принципами имитации в магических манипуляциях древних людей). Проявление «всемогущества мыслей» в детстве Фрейд объяснял особенностями разных стадий психосексуального развития. «Всемогущество мыслей», возникающее у современного человека во взрослом состоянии, по мнению основателя психоанализа, представляет собой проявление невроза [15].

Магическое мышление упоминают авторы психоаналитического направления и в дальнейшем. Согласно Э. Берну, многие суеверия основаны на переоценке мыслей и чувств, представлении об их всемогуществе. Он же говорил об эмоциональной насыщенности суеверий, что и способствует искажению образов окружающего мира [16]. Э. Фромм подчёркивал атрибутивную функцию суеверий. Внешним силам приписывают причины совершаемых человеком поступков [17].

Е.В. Субботский выделял четыре основных класса событий, рассматриваемых в научной литературе как проявления магического [18]:

1) прямое воздействие сознания на материю, такое как перемещение или сотворение физических объектов чистым усилием воли;

2) внезапное приобретение спонтанности (способности к чувствам или действиям) неодушевлёнными физическими объектами;

3) нарушение фундаментальных физических законов перманентности объекта, когда физический объект внезапно меняет свою форму, появляется из ничего или бесследно исчезает из мира;

4) верования в то, что некие объекты (камни, черепа) или действия (скрестить пальцы, постучать по дереву) приносят удачу или влияют на ход внешних событий.

Могут формироваться их различные комбинации.

Автор считал, что магическое мышление характерно для детей, при этом он также полагал, что во взрослом состоянии оно не исчезает, а переходит в адекватные ей сферы реальности (мифы, сказки, сновидения) и при определённых условиях может проникать и в обыденную реальность.

Е.В. Субботский описывал ряд экспериментов, которые показывают, что даже взрослые образованные люди, на словах отрицающие веру в магическую причинность, в ситуациях, связанных с повышенным риском, могут демонстрировать такую веру своим поведением.

Похожие эксперименты проводили и другие исследователи. Установлено, что и образованные взрослые часто неосознанно следуют принципу, согласно которому мысль может оказывать прямое воздействие на реальность (то есть закону партиципации). Испытуемые в ходе экспериментов следовали как «закону подобия», так и «закону заражения». Это происходит даже в случае критической оценки подобных убеждений [18].

Е.В. Субботский также связывал магическое мышление с гипотезой, согласно которой сознание человека связано со способностью находиться сразу в двух мирах одновременно: реальном, обыденном и воображаемом, магическом. Причём у детей до 9–10 лет эта граница нестабильна, и магическая реальность прорывается в обыденную, в связи с чем детям нужно усилие для того, чтобы эти две реальности разграничить. Автор выделял особый психологический механизм, который называл «усилием для разграничения реальностей». Он считал, что исторически, с развитием культуры этот механизм стал автоматизированным и неосознаваемым. Магическое мышление, с точки зрения автора, является одним из проявлений нарушения этого меха- низма [19].

В.А. Жмуров писал, что магическое может сосуществовать с другими типами мышления, одновременно с более сложными и развитыми когнитивными программами. Иногда в определённых ситуациях структуры магического мышления могут применяться вопреки рациональным. Автор отмечает, что на сегодняшний день нет серьёзных научных доказательств того, что проявление магического мышления — регресс в сторону филогенетически более древнего или детского уровня, как это часто рассматривают в литературе. «Больше оснований считать, что по мере распада или торможения высших инстанций мышления некоторые сохранившиеся фрагменты его структуры интегрируются под влиянием эмоций таким образом, что возникающие ментальные образования приобретают некоторое сходство с магическим мышлением» [2].

Во многих источниках магическое мышление рассматривают как норму для детей в возрасте 3–5 лет [3, 5, 21]. Ж. Пиаже, исследуя развитие логического мышления детей, отмечал наличие у них магического мышления, которое обусловлено неспособностью детей осознавать, что их разум отделён от остального мира. Оно может проявляться в анимизме (дети думают, что неодушевлённые предметы живы), а также в том, что дети не способны отличить предмет от его имени (цветок в сознании ребёнка под любым другим названием уже не будет цветком). Ж. Пиаже отмечал, что магическое мышление постепенно исчезает у детей с возрастом. Происходит это в связи с накоплением ими объективных представлений о реальности [22].

Ряд исследований, том числе экспериментальных, также подтверждал, что магическое мышление особенно характерно для детского возраста [23]. А.И. Захаров, описывая патогенез детских неврозов, утверждал, что для детей дошкольного возраста характерно магическое мышление, следствием которого могут быть различные детские страхи (стихии, таинственных явлений, стечений обстоятельств) [24]. Отмечено, что для детей до 7 лет характерен только имитативный вариант магического мышления, дети не способны к контагиозному из-за недостаточно развитого абстрактного мышления и невозможности осмыслить и представить невидимое событие или его результат [25]. В исследовании, где сравнивали детей разного возраста, показано, что по мере взросления выраженность магического мышления уменьшается. Установлено, что она продолжает уменьшаться с возрастом и у взрослых. Пожилые люди менее склонны к магическому мышлению, чем молодые [26].

Важно отметить, что магическое мышление взрослого человека и ребёнка — схожие, но не аналогичные феномены. Магическое мышление взрослых — это не остаток иррационального детского мышления, а сложный когнитивный процесс, сосуществующий с рациональностью и требующий сложных концепций, развитого символического и абстрактного мышления, чем не обладает ребёнок [25].

На вопрос о патологичности магического мышления у взрослого человека как представителя современной культуры не существует единой точки зрения: различные авторы предлагают рассматривать его и как способ мышления, в разной степени присущий всем людям, и как стойкое заблуждение, и как симптом различных психических расстройств или фактор предрасположенности к ним [2, 27]. Одни исследователи считают, что магическое мышление следует подвергать коррекции как когнитивную ошибку [28], другие же наоборот предлагают использовать его в терапевтических целях [29].

Ю.В. Саенко, как и ряд других авторов, считал, что два типа мышления могут сосуществовать одновременно: логическое (рациональное) и мифологическое, являющееся источником суеверий. Мифологическое может регулировать обыденные, житейские ситуации, а логическое направлено на то, что касается науки и знаний, связанных с профессиональной деятельностью. Он считал, что магическое мышление свойственно людям независимо от их интеллекта, пола, возраста и социального статуса [30]. И.Я. Стоянова считала, что магическое мышление на бессознательном уровне присуще всем [31], а И.Д. Ялом утверждал, что магические представления универсальны и в разной степени осознанности характерны для каждого [32].

Б.С. Положий также считал, что магическое мышление может существовать на непатологическом (психологическом) уровне как стойкое заблуждение. При этом автор выделял особое психопатологическое состояние, при котором магические убеждения «становятся психопатологическими явлениями, приобретая характер сверхценных либо доминирующих идей, которые крайне трудно поддаются коррекции в связи с их высокой эмоциональной насыщенностью и тесной связью с патологически изменённой личностью» [33].

Для данного состояния автор использовал термин «магифренический синдром», или «магифрения» [27, 33]. Выделял диагностические критерии «магифрении»:

– расстройство мышления в форме сверхценных (доминирующих, бредоподобных) идей мистического содержания;

– эмоциональная насыщенность мистических убеждений;

– отсутствие критики к ним;

– резкое сужение круга интересов за пределами доминирующей идеи;

– изменение привычного жизненного стереотипа.

В национальном руководстве по психиатрии «магифрения» описана как один из трёх вариантов расстройства адаптации: вызванных социальным стрессом (дистресс, связанный с крупномасштабными и радикальными изменениями в жизни общества), наряду с двумя другими — аномическим и диссоциальным [27]. Однако «магифрению» в современных классификациях не выделяют ни как отдельную нозологическую единицу, ни как отдельный психопатологический синдром. Под «магифренией» понимают и бред магического содержания, и магическое мышление, и страхи, связанные с верой в потусторонние силы, что некорректно, так как объединены эти явления по содержанию, а не по структуре и клинико-психопатологическим особенностям [2].

Распространение иррациональности и магического мышления в кризисные периоды жизни общества упоминают и другие авторы [34, 35]. Установлено, что у людей, проживающих в районах боевых действий и испытывающих сильный стресс, склонность к магическому мышлению и суевериям выше [36].

Существует ряд исследований, обнаруживающих взаимосвязь магического мышления с различными формами психологической защиты. Так, магическое мышление рассматривают как защитный механизм при последствиях детских травм [37]. Согласно И.Д. Ялому, мистические представления выполняют функцию защиты индивида от «страха старения и смерти, от страха перед реальностью». При этом И.Д. Ялом считал, что задача психотерапии — «борьба с магией» и предпочтение рациональности [32].

Д.В. Ольшанский рассматривал суеверия как механизм психологической защиты от тревоги перед ситуациями неопределённости, механизм, обеспечивающий психологический контроль [37].

И.Я. Стоянова занималась исследованием магического мышления как одной из форм так называемых пралогических образований в рамках изучения защитных стратегий, проявляющихся у людей, страдающих психическими расстройствами непсихотического уровня: невротическими, психосоматическими и аддиктивными [31]. В её исследованиях отмечена общая тенденция большей склонности людей, страдающих невротическими и психосоматическими расстройствами, к различным формам верований и суеверий, снижению причинно-следственных связей и опоре на традиции и действия магических сил. При этом в группе нормы магическое мышление (пралогическая защита), помимо функции психологической защиты, служит стратегией совладания с проблемными ситуациями и ресурсом, повышающим эффективность самоорганизации. У здоровых испытуемых пралогические защиты дополняли различные уровни индивидуального реагирования [38].

О.В. Суворова считала магическое мышление малоэффективной и неадаптивной копинговой стратегией, проявление которой связано с ранними психологическими травмами и переживанием беспомощности «перед лицом враждебного мира» [39]. Она же выделяла так называемые предикторы магического мышления:

– эклектичное мировоззрение («сочетание магической, религиозной и научной картины мира»), искажение причинно-следственных связей и соблюдение принципа жёсткого детерминизма;

– повышенная тревожность, склонность к сверхконтролю;

– аффективное воображение и склонность к эскапизму.

С.Н. Ениколопов и Э.Э. Байрамова считали, что магическое мышление часто сопутствует различным психическим нарушениям и лишь в редких случаях может служить способом совладания со стрессовыми ситуациями, но чаще оно затрудняет процесс выздоровления и социальной адаптации [40].

Некоторые авторы отмечали, что магическое мышление имеет сходство с различными формами психической патологии. Е.Г. Карагодина указывала, что магические убеждения, присущие людям, занимающимся целительством, имеют признаки, характерные для бредовых идей, а их формирование сходно с механизмами образования бредовых симптомов [41]. Различными авторами было показано, что высокая выраженность магического мышления может быть симптомом расстройства шизофренического спектра или свидетельствовать о предрасположенности к нему [42]. В ряде работ отмечена бо́льшая склонность к магическому мышлению пациентов с шизофренией [43, 44].

P.E. Meehl установил, что для людей, предрасположенных к шизофрении, характерны проявления магического мышления [6]. R.L. Spitzer, J. Endicott и M. Gibbon на основе исследований считали его характерным симптомом шизотипического расстройства [45]. В исследованиях L. George и R.W.J. Neufeld была установлена разница в уровне магического мышления между здоровыми взрослыми и больными шизофренией. У здоровых он значительно ниже. Авторы предполагают, что магическое мышление может нести в себе специфику шизофренического расстройства [46]. В исследовании M. Eckblad и L.J. Chapman показано, что у пациентов с высоким уровнем магического мышления по сравнению с группой контроля больше аффективных симптомов, психотического опыта и трудностей в концентрации внимания [47].

Следует отметить, что магическое мышление — симптом, который в совокупности с другими служит критерием постановки диагноза «шизотипическое расстройство» в международной классификации болезней 10-го пересмотра, как в оригинальной, так и в адаптированной российской версии.

Нередко магическое мышление рассматривают как одну из форм так называемых «психозоподобных переживаний» (psychosis-like experiences), понимаемых как подпороговые, неклинические формы психотических симптомов [48]. Подобные переживания исследовали на выборке почти 1500 подростков, не имевших психиатрических диагнозов, и около половины респондентов сообщили о переживаниях, относящихся к магическому мышлению [49]. На магическое мышление как на одно из самых распространённых «psychosis-like experiences» среди подростков указано и в других работах [50].

В исследовании продромальных симптомов у больных шизофренией магическое мышление указано как одно из наиболее часто встречающихся [51]. B. Nelson, P. Fusar-Poli и A.R. Yung отмечали, что в отличие от других «психозоподобных переживаний» (в качестве таковых понимают параноидальные идеи, причудливое мышление и аномалии восприятия) магическое мышление указывает на наименьший риск дальнейшего развития психического расстройства, хотя в целом персистирующие формы «psychosis-like experiences» рассматривают как фактор высокого риска [52].

Также исследовали взаимосвязи «психозоподобных переживаний» с дистрессом, депрессией и социальной дезадаптацией. Магическое мышление, в отличие от других, не было связано ни с одним из этих явлений [53]. В другом исследовании было показано, что магическое мышление по сравнению с другими симптомами обнаруживает наиболее слабую корреляцию с уровнем воспринимаемого стресса [54].

На русскоязычной выборке сравнение уровня магического мышления в группах пациентов с различными психическими расстройствами и здоровых испытуемых не показало никаких различий [55]. Однако была установлена прямая взаимосвязь между магическим мышлением и идеаторными нарушениями (конкретно — со снижением уровня обобщения) [56].

Опубликовано несколько исследований, в которых изучали место феномена магического мышления в структуре обсессивно-компульсивного расстройства [57]. R.E. Fite, S.L. Adut и J.C. Magee считают, что магическое мышление позволяет пациентам с обсессивно-компульсивным расстройством обрести чувство контроля при возникновении навязчивостей [58].

Связь магического мышления с чувством утраты контроля описана ещё в исследовании [59], кроме того, установлено, что чем меньше толерантность к неопределённости, тем выше уровень магического мышления [60]. Ряд исследователей считают магическое мышление центральной когнитивной конструкцией у людей с обсессивно-компульсивным расстройством [57].

В исследованиях магического мышления в его связи с различными психическими расстройствами выделяют два типа описываемого феномена: «магическое представление» (magical ideation) и «слияние мысли и действия» (TAF — от англ. thought action fusion). Именно второй тип наиболее хорошо изучен как когнитивный феномен при различных психический нарушениях. TAF понимают как процесс, при котором мысли воспринимаются как оказывающие влияние, аналогичное внешним действиям [61].

Впервые этот феномен описали S. Rachman и P.M. Salkovskis в рамках своей когнитивной теории навязчивых идей [62, 63]. В дальнейшем R. Shafran, D.S. Thordarson и S. Rachman была разработана тестовая методика оценки TAF, с помощью которой исследовали взаимосвязи данного феномена с различными психическими расстройствами (депрессиями, обсессивно-компульсивным расстройством, тревожными расстройствами, расстройствами пищевого поведения, шизофренией и шизотипическим расстройством). Выделяли два компонента TAF: «прогностический» (вера в то, что мысли о неприемлемом или тревожном событии повышают вероятность его возникновения) и «моральный» (вера в то, что наличие неприемлемой мысли становится моральным эквивалентом совершения неприемлемого или тревожного действия) [64]. Результаты показывают, что «прогностический» компонент больше связан с симптомами обсессивно-компульсивного расстройства и других тревожных расстройств, тогда как «моральный» — с симптомами депрессии [61]. Ещё в одном исследовании была показана положительная связь между TAF и алекситимией [65].

Магическое мышление изучали и при ряде других заболеваний и расстройств непсихиатрического круга. B.T. Wildt и U. Schultz-Venrath исследовали магическое мышление у пациентов с рассеянным склерозом, предполагая, что его выраженность должна повысится при данной патологии. Авторы связывали это с потерей контроля над жизнью у пациентов. При этом разницы между здоровыми и больными обнаружено не было, но уровень магического мышления коррелировал у тех и других с диссоциацией, что исследователи объясняли защитной функцией суеверий [66].

Существуют данные, демонстрирующее, что у пациентов, страдающих невротическими расстройствами, гораздо более выражена вера в сверхъестественные способности и различные приметы, а также склонность создавать собственные приметы и ритуалы и следовать им [67]. Ю.В. Саенко приводил исследование, где отмечена прямая взаимосвязь суеверности и тревожности, а также суеверности и экстернальности (внешнего локуса контроля) [68].

В ряде работ затронута проблема взаимосвязи магического мышления и прогнозирования. Отмечено, что у людей, страдающих невротическими расстройствами, выражены «иррациональные установки, входящие в противоречие с установками, направленными на создание объективного прогноза изменяющейся ситуации» [69]. Установлено, что пациенты, страдающие невротическими расстройствами и имеющие более высокую склонность к суевериям, ниже оценивают вероятность негативного прогноза, что авторы связывают со слабой способностью к прогнозированию [70].

В ряде исследований изучали взаимо-связь магического мышления и зависимостей. И.Р. Абитов и соавт. показали, что люди, страдающие зависимостями, менее склонны к суевериям, чем здоровые, при этом у них больше выражена религиозность [71]. И.Я. Стоянова отмечала более высокий уровень верований и суеверий у страдающих алкоголизмом и наркоманией [31]. Отмечено также, что показатели магического мышления способствуют формированию ритуальных форм поведения, связанных с употреблением наркотиков и алкоголя, а также что дисфункциональные способы мышления, в том числе магическое мышление, характерны для подростков, склонных к азартным играм [72]. В другом исследовании обнаружена прямая связь магического мышления с частотой употребления каннабиса [73].

Таким образом, исследования, проводимые в разных странах и на разных языковых выборках (при использовании одних и тех же методов) нередко демонстрируют противоречивые результаты. Как следствие возникает вопрос о достоверности и универсальности таких исследований. На сегодняшний день не существует единого и универсального метода оценки магического мышления. Остаётся открытым вопрос о патологичности обсуждаемого феномена и его месте в структуре различных психических расстройств или факторов предрасположенности к ним, что требует дальнейшего изучения.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

Финансирование. Исследование не имело спонсорской поддержки.

Конфликт интересов. Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.

Funding. This publication was not supported by any external sources of funding.

Conflict of interests. The author declares no conflicts of interests.

¹ Исследования левада-центра. https://www.levada.ru/2017/11/16/17049/.

About the authors

Michail S. Chertischev

Author for correspondence.
Email: chertishev.mihail@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-8692-1868

Postgraduate Student, Depart. of Psychiatry and Medical Psychology

References

Supplementary files

There are no supplementary files to display.