THE CONCEPTUAL IMAGES OF LATE SOVIET HISTORY

Abstract

In paper on the basis of the principles of preconceptualist and tolerance to explicate the conceptual representation of the images in relation to the late Soviet history (1945-1991). The reference to conceptual constructions and mythological constructions allows to reveal three integral conceptual images of the recent past: «optimistic», «pessimistic», «pragmatic».

Full Text

Концептуальное многоголосие современной исто- риографии предоставляет исследователям, как широ- кие возможности и перспективы, так и расставляет определенные когнитивные «ловушки». Возможности состоят прежде всего в разнообразии методологиче- ского инструментария и масштабов измерения исто- рических фактов, событий и процессов. К «ловушкам» отнесем: «зацикленность» на одном из возможных концептуальных подходов; следование теоретико-ме- тодологическим и мировоззренческим пристрасти- ям авторов; превратно понимаемую толерантность, когда научная критика и дискуссии сводятся к игно- рированию или дискредитации доводов оппонентов и размежеванию на дискурсы, в границах которых су- ществует комплементарная атмосфера для их сторон- ников и на эту «территорию смыслов» не допускаются оппоненты. В рамках данной статьи предпринимается попыт- ка репрезентации концептуальных образов примени- тельно к позднесоветской истории. Используя поли- концептуальную когнитивную ситуацию [8], принципы толерантности, взаимодополнительности и ценност- ного содержания различных концепций, рассмотрим вариативные возможности складывания «пазла» одно- го из ключевых и дискуссионных периодов российской истории - 1945-1991 гг. image Существует нескольких историографических тради- ций и направлений, в русле которых происходит осмыс- ление позднесоветской истории (1945-1991 гг.). Совет- ская историографическая традиция эволюционировала от теорий «полного и окончательного построения со- циализма», «перехода от социализма к коммунизму», «развитого социализма» к концептам «администра- тивно-командной системы», «казарменного социа- лизма» и т.п. Антисоветская историографическая тра- диция складывалась в русле советологии на основе концепции тоталитаризма, а также ревизионистских интерпретаций. В постсоветской историографии, после вытеснения на периферию «одномерных» трактовок в духе и стиле советской историографии, на некоторое время мейнстримом стал антисоветский дискурс, так- же не свободный от ангажированности, односторонно- сти и отсутствия толерантности. Ставшие доступными для исследователей возможности, связанные с исполь- зованием инструментария направлений современного историознания (новой социальной, новой политиче- ской, новой экономической, глобальной, культураль- ной, антропологической истории, микроистории и др.), значительно расширили, углубили и в тоже время «раз- мыли» на отдельные элементы, фрагменты, дискурсы представления о недавнем прошлом. Присущая совет- ской историографической традиции политико-идеоло- гическая пристрастность трансформировалась в иные, более мягкие, но не менее очевидные формы и методы исторической политики современного российского го- сударства. Современная историческая политика направлена на создание единого российского исторического дис- курса (культурно-образовательный стандарт), в русле которого исследователи пытаются (с разной степенью 48 убедительности для разных аудиторий) вписать со- ветский период истории в единую ткань российского исторического нарратива. В данном контексте исполь- зуется целый ряд концептов, объясняющих историю Советского Союза от Великой Победы до распада го- сударства: тоталитаризм, советская цивилизация, со- ветская модернизация, мобилизационная система, реальный социализм, индустриальный социализм, советский проект и др. При этом существенное воз- действие на общественные (и отчасти научные) пред- ставления оказывает мифологическая (образная) со- ставляющая: «сталинский тоталитаризм», «красная империя», «брежневский застой», «золотой век совет- ского социализма», «катастройка» и др. Обращение к теоретическим построениям и мифо- логическим конструкциям позволяет выявить три це- лостных концептуальных образа недавнего прошлого: «оптимистический», «пессимистический», «прагмати- ческий». Трансляция этих образов происходит в грани- цах дискурсивных практик, с использованием соответ- ствующих мифологических конструктов. «Оптимистический» образ базируется на призна- нии СССР одной из ведущих мировых держав в исто- рии второй половины ХХ в., завоевавшей этот статус благодаря решающему вкладу в победу во Второй ми- ровой войне. Необходимой платой за сохранение сво- его геополитического положения в мире в условиях «холодной войны» являлась мобилизационная модель развития общества во главе с сильным, идеологически ориентированным на построение социализма и ком- мунизма, государством. Существуя как многонацио- нальное государство, создавшее новую историческую общность - советский народ, СССР представлял од- новременно реинкарнацию Российской цивилизации в образе «красной империи». Всего лишь за четыре с половиной десятилетия, после окончания тяжелейшей войны, принесшей не- исчислимые бедствия и страдания, в стране были осу- ществлены мегапроекты: создание ракетно-ядерного «щита»; масштабный промышленный рост; советская космическая программа; развитие одной из лучших в мире систем образования, здравоохранения. Если до начала развернутого строительства социализма на долю СССР приходилось всего лишь 12% объема промышленного производства США, то всего за полве- ка эта доля возросла до 80%, уровень сельскохозяй- ственного производства Советского Союза стал равен в среднем 65% сельскохозяйственного производства США. Хотя общая стоимость потребления на душу на- селения в СССР по некоторым показателям продол- жала отставать от соответствующего уровня США, од- нако ни в каком другом обществе, кроме советского, за столь короткие исторические сроки не был обеспе- чен такой быстрый и решительный рост уровня жизни и потребления практически всего населения страны [6, с. 8, 9]. К середине 1980-х гг. в Советском Союзе «боль- шинство семей уже имело в своем распоряжении такие дорогостоящие предметы долговременного пользова- ния, как холодильники, телевизоры, стиральные ма- шины, пылесосы. Единственным исключением стала обеспеченность населения легковыми автомобилями и персональными компьютерами, но по легковым ав- томобилям она также быстро росла. Намного хуже обеспечивался спрос населения на платные услуги, и по некоторым из них (например, по связи, услугам торговли, общественному питанию, гостиничному хо- зяйству) СССР отставал от ряда развивающихся стран, хотя и по этим услугам наблюдался быстрый рост» [9, с. 487-491]. По данным репрезентативных всесо- юзных исследований образа жизни, в 1980-1981 гг. у 54% советских людей жизнь складывалась «хорошо», у 44% - «удовлетворительно» и лишь у 2% -«плохо» [4]. Замедление темпов экономического роста, сни- жение эффективности экономики к концу 1970-х гг., гипертрофированное развитие оборонно-промыш- ленного комплекса, нарастание трудностей на потре- бительском рынке и другие объективные трудности и проблемы, связанные с необходимостью корректи- ровки сталинской модели социализма в новых истори- ческих условиях были многократно усугублены с «по- мощью» Запада, стремящегося к уничтожению СССР как геополитического противника и усилиями «пятой колонны» в лице, предавшей идеалы социализма псев- докоммунистической элиты. Рассматривая причины распада СССР, сторонники «оптимистического» образа обращают внимание на наличии в системе советского социализма определенных «трещин», слабостей и про- блем, внешнего воздействия, решающей роли фактора Горбачева и Ельцина, говорится и о «контрреволюции», совершенной классом бюрократии. Оптика «оптимистического» образа усиливается сравнительной оценкой, достигнутого страной в со- ветский и постсоветский периоды. В первом случае - превращение страны во вторую сверхдержаву, высокие темпы экономического роста, повышение качества жизни; во втором - «проедание советского потенциа- ла», превращение в «несовременную страну», зависи- мость от экспорта энергоносителей, рост имуществен- ной дифференциации. «Пессимистический» образ основан на констатации имманентно присущей советской модели историче- ской бесперспективности, «утопии у власти». Агрес- сивная советская империя во второй половине ХХ в. не выдержала испытания на прочность, как в силу из- быточных внешнеполитических амбиций, так и в силу внутренней неэффективности. image Тоталитарные, авторитарные черты характеризуют сущность «Русской системы» власти в политических режимах И.В. Сталина, Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева, Ю.В. Андропова. Советские политические лидеры, вы- ходцы из партийно-государственной номенклатуры, вместе с правящей бюрократией являлись главными архитекторами недемократической и неконкуренто- способной в исторической перспективе социалисти- ческой системы, в ее советском (доктринально огра- ниченном) варианте. Политическая элита в СССР была подвержена отрицательной селекции, начавшейся по- сле революции 1917 г., испытывала все возрастающее давление извне, принимая чуждые советской системе западные ценности, что способствовала ее демонтажу. Советская модель, лишившая экономику внутренней мотивации к качественному труду, интенсификации 49 производства и научно-техническому прогрессу, при- вела к долговременной тенденции замедления тем- пов экономического роста с конца 1950-х гг., к пре- кращению последнего с конца 1970-х гг. и развалу СССР. Искусственное, плановое, идеологическое, дис- циплинарное подстегивание темпов экономического роста привело к огромному количественному нара- щиванию «вала» советской продукции, как правило, неконкурентоспособной по стандартам мирового рын- ка, кроме продукции добывающей промышленности и военно-промышленного комплекса. В 1953-1972 гг. происходит устойчивое развитие со- ветской экономики при снижающейся эффективности, проявление ее недостатков и ограничений. Попытки отхода от ортодоксальной сталинской модели путем внедрения рыночных («хозрасчетных») механизмов, стимулирующих экономический рост и позитивные качественные сдвиги. Попытки проведения экономи- ческих реформ (1957 и 1965 гг.), которые не получили устойчивой и последовательной реализации и быстро сворачивались. В 1973-1984 гг. - наступает период «застоя». Резкий и неожиданный скачок цен на не- фтегазовые ресурсы дал советской экономике устой- чивый источник финансирования привел к отказу от реформ и совершенствования экономического ме- ханизма. Устойчивые (хотя и невысокие) темпы эко- номического роста, контрастировавшие с длительным экономическим кризисом многих западных стран, сопровождавшихся стагфляцией, при наличии воен- но-стратегического паритета с США создавали иллю- зию долгосрочной стабильности [12, с. 85, 86]. Вместе с тем в «нерыночном» СССР существовал особый административный рынок, жестко, но много- мерно иерархизированная синкретичная система (где экономический и политический компоненты не могли быть разделены), в которой социальные статусы и по- требительские блага конвертировались друг в друга по определенным правилам, меняющимся во времени. Критерии успешной деятельности на административ- ном рынке заключались в повышении статуса в иерар- хиях власти. В стране действовала не командная систе- ма, а «экономика согласований», «бюрократический рынок», построенный на обмене-торговле, осущест- вляемой органами власти и отдельными лицами. В от- личие от обычного, денежного рынка товаров и услуг, на бюрократическом рынке происходил обмен не толь- ко материальными ценностями, но и властью и под- чинением, правилами и исключениями из них, поло- жением в обществе. Само существование СССР стало предметом административного торга, закончившегося самоликвидацией союзного уровня этого «базара» [7]. image Институциональная жесткость сложившейся систе- мы, отсутствие в ней механизмов обратной связи, не- возможность получать своевременную информацию о протекающих в стране и в мире процессах, а также зависимость советской системы от дешевых ресур- сов, обусловили неспособность СССР к эволюционной трансформации и стали причиной развития системно- го кризиса [12, с. 87-91]. Наряду с нарастающей экономической неэффектив- ностью в СССР постепенно и неуклонно размывались внедряемые официальной пропагандой идеологи- ческие ценности. За послевоенный период с 1945 по 1966 г. в СССР родилось 70 млн новых граждан. Из-за быстрой урбанизации большая часть этой мо- лодежи росла и получала образование не в селах и ма- леньких городках, а в крупных городах. Это было новое поколение советских граждан, в отличие от образован- ной молодежи 1930-1940-х гг., не грезящее о будущих сражениях за мировой социализм. Среди них рос- ло число этнически нерусских, которым совершенно не были близки темы «российской боевой славы» и жертвенного великодержавного патриотизма. Под идеологический «барабанный бой», сопровождающий победные рапорты о растущих новых поколениях па- триотов, о новой исторической общности «советском народе», в стране росло двоемыслие, разочарование, возникали диссидентские настроения, неформальные субкультуры [11]. Постепенный отход высших советских лидеров (после Сталина) от традиционной парадигмы классо- вого противостояния с миром капитализма получил свое логическое завершение в «новом политическом мышлении», провозглашенном М.С. Горбачевым, окон- чании «холодной войны», вести которую СССР в по- следние годы своего существования был фактически не в состоянии из-за внутренних социально-экономи- ческих проблем. Распад СССР произошел мирно, без кровопролитной гражданской войны, что свидетель- ствует об его искусственном характере и безразличии к его судьбе миллионов граждан, стремящихся выйти из исторического тупика советского периода истории. «Прагматический» образ строится вокруг утвержде- ния о движении СССР от традиционного к совре- менному обществу отличным от Запада путем, что подтверждается модернизационными трансформаци- ями в политической, экономической, социокультурной сферах. Советские трансформации в отличие от слабых воздействий имперского периода, кардинально изме- нили природу Российской цивилизации. Она догнала Атлантическую цивилизацию по многим параметрам и включилась в мировую индустриальную цивилиза- цию, вместе с тем в основном сохранив свою природу. Социалистический проект был непосредственно свя- зан с проблемой преодоления отставания от западных стран в уровне социально-экономического развития. Содержание, темпы и способы советской модерниза- ции отличались явной оригинальностью, но они орга- нично вписывались в традиционную, мобилизацион- но-распределительную модель развития российского общества. Идея «реального социализма» исходит из того, что в СССР марксистская концепция социалистического (коммунистического) общества была реализована на- столько, насколько это было возможно. От теорети- ческой концепции марксизма «реальный социализм» унаследовал отказ от идеи частной собственности, пла- новое хозяйство, социальную «программу-минимум» - бесплатное образование и медицинскую помощь, поддержку слабых групп населения (стариков, инвали- дов). В СССР была создана специфическая модель ин- дустриального общества и «социального государства», 50 которая исключала частную собственность на средства производства и была основана на государственном управлении экономикой. Это была этатистская модель индустриального общества [6, с. 396]. Советская система имела свои достижения, она ре- шала значимые для российского общества проблемы модернизации, но сохранить завоеванные позиции не смогла, что не означает искусственности и изна- чальной бесперспективности реализованной страте- гии. Изначально земледельческий характер экономики поменялся на индустриальный, а сельский образ жиз- ни - на городской. Средняя продолжительность жизни к 1970-у г. достигла 70 лет, в то время как в начале века она составляла 32 года [1, с. 11]. В период с 1928 по 1970 г. темпы экономического роста СССР находились на втором месте в мире, усту- пая только японским. Около 1970 г. ВВП на душу насе- ления в СССР превысил аналогичные показатели для стран вроде Аргентины, считавшихся в начале XX в. развитыми. При этом, стартовые позиции СССР были плохими. Аграрная страна, где отсутствовали полити- ческие институты гражданского общества и экономи- ческие институты частной собственности, Россия была больше похожа на Индию, чем на Германию. Если бы не сталинская индустриализация, развитие России сегодня находилось бы на уровне большинства стран Латинской Америки и Южной Азии. Без коллективиза- ции и индустриализации потенциала для экономиче- ского роста у России не было, и вектор ее экономики остался бы в основном аграрным. Замедление разви- тия СССР после 1970 г. объясняется «холодной войной» и переориентацией технологического потенциала со- ветской экономики на военные нужды, а также с вну- тренними факторами - окончанием эпохи избыточных трудовых ресурсов, черпавшихся из числа безработных в сельском хозяйстве, и выработкой природных ресур- сов, находившихся в легком доступе [2]. Глубокие структурные изменения в экономике и социальной сфере, радикальное повышение образо- вательного и культурного уровня населения, влияние глобальных тенденций развития порождали новые проблемы и создавали новые возможности. Осознание этих реалий мотивировало реформаторские устрем- ления, которые инициировались «сверху». Первую по- пытку масштабных реформ предприняло хрущевское руководство, вторую - горбачевская команда. Объек- тивные потребности и общественные ожидания выну- дили пойти на определенный пересмотр приоритетов. Наряду с дальнейшим упрочением оборонного могу- щества было признано необходимым добиться замет- ного роста жизненного уровня населения, посредством ускорения научно-технического прогресса и повыше- ния эффективности производства. В социально-поли- тическом плане намечалось построение «социализма с человеческим лицом». Советская модель модерни- зации обеспечила переход к индустриальному, урба- низированному обществу, с соответствующими со- циально-профессиональной структурой и образом жизни населения. К концу советской эпохи произ- водство ВВП на душу населения было в СССР в пре- делах 40% от уровня США. Доля СССР в мировом ВВП достигла пика в 1960 г., составляя чуть менее 9%, а в 1980-м г. этот показатель опустился до уровня 1913 г. - 6,8%, т.е. восходящая линия экономическо- го развития страны повернула вниз, вслед за пери- одом «взлета» советской индустриальной системы, наступила эпоха «усталости». В результате советский период оказался для России временем не сбывших- ся ожиданий. В последние 150 лет отставание России от стран-лидеров экономического роста устойчиво составляет полтора-два поколения. И попытка реали- зации социалистического проекта ничего принципи- ально не изменила [3, с. 83]. В начале 1980-х гг., когда историки искали полит- корректные дефиниции для существовавшего тогда строя, социологические исследования зафиксировали такие противоречащие мифологическому восприятию советской действительности тенденции, как прива- тизация образа жизни, т.е. активное формирование и развитие семейно-бытовых ориентаций по сравне- нию с общественно-производственными; незаинтере- сованность подавляющего большинства людей в своей работе вследствие того, что они не видели связи между интенсивностью и качеством труда и заработной пла- той; низкий интерес к общественной жизни, и прежде всего в среде рабочих и молодежи, к участию в деятель- ности огосударствленных общественных организаций; формирование особого «советского» типа образа жизни и личности как определенных целостностей, которым свойственно разделение на публичную и частную ипо- стаси. «Простой» советский человек 1980-х гг. оказался весьма адаптивным субъектом: он вполне благополуч- но жил в ладу с самим собой, реализуя как одобряемые, так и не одобряемые режимом ценности, успешно ма- нипулируя ими в зависимости от ситуации [9, с. 56-58, 93-95, 146-153]. Рассматривая причины распада СССР, сторонники «прагматического» образа обращают вни- мание на складывающееся в недрах самой системы ши- рокое недовольство народа, нарастание социально-э- кономических проблем; говорят о некомпетентности, неспособности или нежелании политических акторов провести структурную реформацию «недостаточно де- мократичной» и «сверхцентрализованной» советской системы, неспособности завершить этап позднеинду- стриальной модернизации.