С той стороны автобиографии: роман М. Кунцевич «Чужеземка»

Полный текст

Роман польской писательницы Марии Кунцевич «Чужеземка»¹, написанный в первой половине 1930-х гг., полвека спустя был переведен на русский язык и с тех пор выдержал уже несколько изданий. Переиздаваясь снова и снова, он привлекает внимание читателей тонким сюжетным рисунком и точным психологическим анализом внутреннего мира героев, богатством сопоставительного анализа разных культур и национальных характеров. Едва появившись, роман был признан автобиографическим, так он воспринимается и по сей день, и, надо заметить, небезосновательно [См. об этом: 1]. Автор романа Мария Кунцевич, урожденная Щепанская, появившаяся на свет в Самаре 30 ноября 1895 г., вывела на его страницах своих родителей – Иосифа Александровича и Аделину Адольфовну (Розу Аделю) Щепанских, людей, оставивших заметный след в самарской культуре. Узнаваемость главных персонажей, а также некоторых коллизий в их взаимоотношениях и биографиях заставила и критиков, и исследователей практически единодушно определить роман как автобиографию и через призму этого мнения оценивать все произведение в целом. Между тем данная оценка нуждается, с нашей точки зрения, в ряде важных оговорок и поправок, которые мы и сделаем в этой работе, попробовав ответить на несколько вопросов, способных, с одной стороны, помочь глубже понять роман его читателям, а с другой – позволить разобраться, автобиографичен ли роман «Чужеземка», и, если да, что стоит понимать под «автобиографическим романом» применительно к этому произведению М. Кунцевич?

Следует заметить, что автобиографическая проза до сегодняшнего дня приковывает к себе внимание исследователей, пробующих установить границы между документальным и художественным [2], правдой и вымыслом [3], определить круг проблем автобиографического повествования [4] и роль автобиографических включений как элемента метаповествования [5], обозначить место автобиографического дискурса в художественном пространстве литературного произведения [6] и найти границы автобиографического жанра [7]. Особым вниманием пользуется автобиографический модернистский роман [8; 7]. Всё это выступает той научной и концептуальной базой, на которой основывается настоящее исследование, посвящённое частному случаю поисков в области автобиографического жанра, предпринятых М. Кунцевич.

Скажем вначале несколько слов о фабуле «Чужеземки». Главная героиня романа Роза-Эвелина, скрипачка, когда-то пережившая подростковую любовь и разлуку с изменившим ей возлюбленным, чувствует себя глубоко несчастной в браке с преподавателем математики, которого зовут Адам. Она – утончённая музыкальная натура, он – реалист до мозга костей и увалень, как его воспринимают все окружающие. Дети Адама и Розы, Владислав и Марта, каждый по-своему пытаются примириться с тяжёлым и вздорным характером матери, требующей от близких безоговорочного подчинения и страдающей от своего повсеместного «чужеземства». Перемещаясь из города в город и из одной страны в другую, Роза остается чужой всем и всюду, так как быть «чужеземкой» и означает для неё просто быть. В конце романа главная героиня умирает, и её «прекрасная голова, глубоко погрузившись в облако подушек, тонет, укрываясь от мира»².

А теперь поделимся некоторыми наблюдениями, в том числе – краеведческого характера, связанными с автобиографичностью «Чужеземки», которые позволят поставить вопрос о самом характере биографизма романа М. Кунцевич. Начнём с последнего из обозначенных выше аспектов, связанного с родителями автора романа. Именно они послужили прототипами его главных героев – Розы и Адама. Если о втором из них – Адаме, «срисованном» М. Кунцевич с отца, И.А. Щепанского, – исследователи и, прежде всего, самарские краеведы, писали, и не однажды [1; 9], то мать Розы-Эвелины, ставшая прототипом «чужеземки», чаще всего оставалась в тени своего супруга, что, на наш взгляд, не совсем верно уже потому, что именно она, а не И.А. Щепанский, является главной героиней названного романа, вокруг которой группируются все остальные герои, выстраиваются основные события и т. д.

Если говорить об И.А. Щепанском, то о нем известно следующее. Иосиф Александрович (Юзеф Дионизий) Щепанский (Щепаньский) появился на свет в 1852 г. в Гродненской губернии. Окончив в 1870 г. Варшавскую гимназию, он переехал в Петербург, где поступил в университет на физико-математический факультет, учебу на котором совмещал с репетиторством и переводами для газеты «Русский инвалид». Получив университетский диплом и свидетельство на право преподавания математики, он продолжил свое образование, а в 1877 г. был назначен учителем математики, начертательной геометрии и физики в Вольскую гимназию Саратовской губернии, откуда перебрался в Саратов и стал преподавателем Саратовского реального училища.

Летом 1886 г. супруги Щепанские с сыном Александром Романом приехали в Самару, где прожили около пятнадцати лет, родив ещё троих детей, двое из которых, сыновья Казимир и Виктор, умерли в 1892 г., а третий ребёнок – дочь Мария – станет позже писательницей, автором романа «Чужеземка». В Самаре И.А. Щепанский преподавал математику, механику, черчение и космографию в Самарском реальном училище, был произведен в чин статского советника и удостоен благодарности от Совета Императорской Академии художеств «за полезную и вполне успешную деятельность по обучению черчению» [Цит. по: 1].

Однако преподавательская деятельность была не единственным занятием, увлекавшим педагога И.А. Щепанского, учившего реалистов математике и другим наукам. Он принимал активное участие в жизни училища, в котором служил, – именно ему была доверена «актовая речь» по случаю десятилетней годовщины этого учебного заведения, произнесенная в сентябре 1890 г., а затем напечатанная в «Самарской газете» и выпущенная отдельным изданием. Его перу принадлежат «Опыт критического разбора учения об отрицательных количествах», брошюра «О лунном и солнечном затмениях», перевод с польского «физико-философского» сочинения профессора Ю. Охоровича «Сила как результат движения», составленный под его руководством альбом «Снимки затмения Солнца 7 августа 1887 г. в Самаре» и две «справочных книги и календаря» под одним и тем же названием «Самарец» – на 1888 и 1889 годы [См.: 1].

Уехав в самом начале ХХ столетия из Самары в Варшаву, И.А. Щепанский занялся в основном преподавательским трудом, в 1905-1906 гг. служил библиотекарем Варшавского физико-математического общества, затем был директором гимназии в Плоцке и директором коммерческого училища во Влоцлавеке, жил в Кракове и снова в Варшаве, где и умер в 1932 году.

Приведённые биографические сведения об И.А. Щепанском могут помочь ответить нам на вопрос, насколько точно «срисован» портрет героя «Чужеземки» с человека, ставшего его прототипом? Ответ может показаться парадоксальным: рисуя своего Адама, М. Кунцевич как будто ничего не знает ни о его весьма успешных педагогических и научных занятиях, отмеченных многими наградами и премиями, ни об активной просветительной деятельности³ ни о деятельности в должности старосты польского костёла и т. д. Адам «Чужеземки» – забитый, неуклюжий, боящийся жены и ни в чем не перечащий ей человек, «давно научившийся терпеть»⁴ и терпящий всю свою жизнь все обвинения и тяготы. Таким ли он был «на самом деле»? Видимо, и да и нет, – но никаких «нет» автор романа не знает и знать не хочет, почему-то рисуя очень однобокий и весьма схематичный портрет.

Перейдем теперь к жене И.А. Щепанского и матери М. Кунцевич, А.А. Щепанской. В статье А.Н. Завального и М. Маршаловой «Иосиф, Мария и Самара» ей посвящен всего лишь один абзац: «Его супруга, Аделина Адольфовна (Роза Аделя), была дочерью офицера русской армии, участника Крымской войны. Училась в музыкальном институте в Варшаве по классу скрипки и в Петербургской консерватории. В Самаре преподавала музыку в местном отделении попечительства императрицы Марии Александровны о слепых (с училищем для слепых мальчиков)» [1]. Между тем А.А. Щепанская так же, как и её муж, была очень заметной фигурой на небосклоне самарской городской культуры своего времени. Поэтому есть все основания для того, чтобы добавить к этому лаконичному портрету еще некоторые штрихи, которые, во-первых, могли бы сделать его ярче и разнообразнее, а во-вторых, помогли бы нам доказать наличие особого типа биографизма в романе М. Кунцевич.

Имя А.А. Щепанской впервые появилось в программах благотворительных и иных вечеров, а также концертов, проводившихся в Самаре с конца 1880-х гг., и не покидало их, по крайней мере, в течение десяти лет, до середины 1890-х. По этим же программкам и небольшим газетным публикациям, выходившим по следам вечеров и концертов, можно установить не только репертуар А.А. Щепанской, но и круг общения музыкантки, сферу её интересов и т. д.

Первый из обнаруженных нами документов с упоминанием имени А.А. Щепанской – это программа вечера в пользу недостаточных воспитанниц Самарской женской гимназии, который состоялся 10 февраля 1889 г. в зале Благородного собрания. Кроме неё участниками мероприятия также обозначены Л.С. Родионова, М.С. Позерн, З.И. Фатеева, Н.Л. Линёв, А.Р. Экеспарре и хор воспитанниц гимназии.

Полтора года спустя, в ноябре 1890 г., состоялся другой такой же вечер, который проводился с той же целью. На этот раз известно, что А.А. Щепанская сыграла на нём «Meditation» Германа на скрипке с аккомпанементом А.А. Борисяк на рояле. Открылся же вечер выступлением хора воспитанниц, исполнивших «Боже, Царя храни» и песню «Пташки», после чего выступили З.И. Фатеева и А.Р. Экеспарре, спевшие дуэтом «Dimmi che m’ami», А.В. Щеглова с соло на фортепиано, хор немецкого общества с «Rheinweilied» и «Spielmannslied» и З.И. Фатеева – с романсом Давидова «И ночь, и любовь, и луна». Завершился вечер гимном «Славься».

В апреле следующего, 1891 г., в зале Благородного собрания прошёл концерт в двух отделениях, открывшийся двумя частями «Реквиема» Моцарта в исполнении А.В. Щегловой, А.А. Щепанской, И.Ф. Шульца, Б.В. Петрусевича и В.И. Турчина. Далее в первой части концерта с музыкальными номерами выступили И.В. Михин, А.Р. Экеспарре, А.А. Зигмунтович и мужской хор под управлением М.И. Мельникова, а К.К. Позерн прочёл стихотворение В. Сырокомли «Земной рай». Во второй части концерта выступали те же исполнители, а А.В. Щеглова и А.А. Щепанская исполнили «Крейцерову сонату» Бетховена.

В феврале-мае 1892 г. в Благородном собрании и в городском театре состоялось сразу несколько симфонических концертов и «общедоступных музыкальных вечеров», в которых среди прочих приняла участие и А.А. Щепанская, исполнившая «Ноктюрн» Шопена, сочинения Мендельсона и некоторые другие. Кроме нее и уже названных исполнителей в этих вечерах и концертах были замечены А.В. Дигкоф, А.Е. Флорова, А.Ф. Яковлева, П.К. Ерланов, Ниче Эрманни.

Осенью и зимой 1893 г. в залах Реального училища, Коммерческого собрания и других организаций и учебных заведений города проходили литературно-музыкальные и музыкально-драматические вечера, концерты, посвященные столетней годовщине со дня рождения Н.И. Лобачевского, памяти П.И. Чайковского, И.С. Тургенева и др. Выступая на одном из этих мероприятий, приуроченном к юбилею Н.И. Лобачевского, И.А. Щепанский представил собравшимся биографический очерк деятельности Н.И. Лобачевского «в связи с историей просвещения Поволжья», а его супруга исполнила на этом вечере соло на скрипке. На других вечерах ее музыкальный репертуар составили произведения Чайковского, Шумана и Мендельсона. На одной сцене с А.А. Щепанской выступили с музыкальными и поэтическими номерами М.С. Позерн, С.Н. Соловьёва, А.В. Щеглова, М.А. Гамберг, А.С. Лялин, В.Д. Мамаев, М.Н. Антонова, И.Г. Карепов, Ю.А. Шигина, Л.А. Фатеева, А.М. Воронова.

Итак, проживая в Самаре, А.А. Щепанская совсем не была затворницей, как это может показаться читателю «Чужеземки», она вела активную музыкально-просветительную деятельность, общалась с интереснейшими людьми своего времени, среди которых, безусловно, надо назвать имена супругов К.К. и М.С. Позерн, пианистку и выпускницу Петербургской консерватории А.В. Щеглову, З.И. Фатееву и мн. др. Отсюда вытекает вопрос, аналогичный поставленному выше, что подтолкнуло или заставило автора «Чужеземки» допустить замалчивание важных, с нашей точки зрения, обстоятельств, которые могли бы заметно скорректировать картину, нарисованную ею на страницах романа?

Следующий вопрос-наблюдение, над которым должен задуматься исследователь, знакомый с биографической основой романа М. Кунцевич, – это вопрос о полном отсутствии всяческих упоминаний о Самаре на страницах «Чужеземки». Как уже было сказано, Щепанские переехали в Самару из Саратова в середине 1880-х гг. и прожили в городе около 15 лет, вплоть до конца 1890-х или даже до начала 1900-х годов. Здесь у них болели и умирали дети, у И.А. Щепанского выходили книги, с успехом выступала на вечерах и концертах его супруга, А.А. Щепанская. Здесь же, наконец, родилась и их дочь, будущая писательница М.И. Щепанская (Кунцевич). Между тем Самары в романе нет или как бы нет, а её место занимает все тот же Саратов, который неоднократно появляется и фигурирует в разных контекстах: «Сёстры – счастливые – вместе с почтенным отцом, бургомистром, уехали в Новое Място, а спустя месяц Роза везла Адама в Саратов, где в реальном училище открылась вакансия для молодого математика. О, как же Роза задирала в Саратове diese, diese – O, ja, – wunderschone Nase!»⁵; «Не беспокойся, бедняга, пока я жива, я не позволю тебе киснуть в безделии. Вытащила из саратовской слободки, вытащу и из этой дыры… я всё-таки не согласилась на слободку! Обивала пороги, строила глазки попечителю учебного округа, пока наконец не перетащила тебя назад, в “любимую Польшу”. – Да, да, перетащила, потому что как раз такая фантазия пришла тебе в голову, – ворчал Адам. – А после свадьбы, наоборот, из Польши потащила меня в Саратов»⁶.

Таким образом, если считать «Чужеземку» автобиографическим романом, придётся согласиться с тем, что немедленно после свадьбы Роза и Адам переехали из Польши в Саратов, а из Саратова, спустя ряд лет, вновь вернулись в Польшу, и никакой Самары в их перемещениях по свету не было. Между тем даже в тексте «Чужеземки» есть ряд примет, указывающих на то, что автору романа, изо всех сил делающему вид, что к Самаре его действие не имеет никакого отношения, об этом волжском городе прекрасно известно, и, пропуская «самарское» пятнадцатилетие в жизни героев, автор романа делает это намеренно, что-то пряча и о чём-то недоговаривая.

Вот, например, только один эпизод романа, заставляющий трижды вспомнить о Самаре и задаться вопросом, который мы сформулировали выше, – почему не упомянут на страницах «Чужеземки» и этот волжский город? «Мои предки и по отцовской линии, и по материнской кровь за родину проливали, – говорила она. Когда генерал-губернатор граф Бренчанинов, протеже императрицы Марии Фёдоровны, благодарный Розе за её участие со сбором в пользу Института слепых (ах, как прекрасно играла тогда Роза “Легенду” Венявского, опираясь на скрипку бархатным подбородком и жмуря чёрные глаза), – когда он явился к ней с визитом и, склонившись над колыбелью младенца, такого же черноглазого, как она, спросил: “И как же его назвали, это милое, прелестное дитя?” – Роза ответила с вызовом: “Казимир. Это имя польских королей – Казимеж. Вы, ваше высокопревосходительство, может быть, уже забыли, что Польшей когда-то правили польские короли?”. Так она ответила, к отчаянию мужа, восстановив либерального сановника и против себя, и против открытия католической часовни в Саратове»⁷.

Первое, что заставляет вспомнить о Самаре при прочтении этих строк, – имя губернатора Брянчанинова (правда, «генерал-губернатором» он никогда не был, это вымысел автора «Чужеземки», так же, как и графский титул и написание его фамилии через «е» – «Бренчанинов» вместо «Брянчанинов»). Известно, что А.С. Брянчанинов (1843–1910) родился в усадьбе под Вологдой, где окончил гимназию и начал службу после окончания кавалерийского училища и увольнения в запас «по домашним обстоятельствам». В Самару прибыл в 1888 г., служил в должностях вице-губернатора и губернатора до конца 1904 г., когда был назначен членом Государственного совета и переехал в Петербург. То есть практически весь период пребывания Щепанских в Самаре пришёлся на службу А.С. Брянчанинова на высших постах в губернии, и, вспомнив о нем, автор «Чужеземки» вспомнила также и о Самаре – вспомнила, но не упомянула.

Кроме Брянчанинова явной «самарской» приметой в процитированном фрагменте является «сбор в пользу Института слепых» с той, правда, поправкой, что А.А. Щепанская преподавала музыку в Самарском отделении попечительства императрицы Марии Александровны о слепых (с училищем для слепых мальчиков). Видимо, об этом заведении и идёт речь, так как никакого Института слепых в Самаре и Саратове никогда не было.

Наконец, третья «самарская» примета в процитированном фрагменте – это «католическая часовня», напротив которой выступил Бренчанинов, восстановленный Розой против польской общины. В Самаре прекрасно известна история создания первого в городе католического костёла, построенного в первой половине 1860-х гг. и отданного лютеранам. Правда, произошла эта межконфессиональная рокировка задолго до приезда в Самару Щепанских и соответственно до Брянчанинова. Связана была данная история совсем с другими обстоятельствами, причем общероссийского, а не местного масштаба: в 1863-1864 гг. произошло так называемое январское восстание, участники которого преследовали цели восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года. Результатом этого восстания, длившегося примерно полтора года, стали многочисленные и разнообразные репрессии против поляков, проживавших, в том числе, и в Самаре, – так только что построенный костёл превратился в лютеранскую кирху, о чём ещё долго сохранялась память в самарском сообществе и о чём, разумеется, не могли не слышать Щепанские, жившие в Самаре двадцать-тридцать лет спустя после всего случившегося. Необходимо отметить, что в Самаре семья квартировала в доме немца А.И. Вернера рядом с земельным участком, приобретённым местной католической общиной уже в 1890-е годы. На этом участке вначале был построен деревянный, а уже после, в 1901–1906 гг., – и каменный костёл, автором проекта которого стал москвич Фома Богданович.

Итак, опираясь на некоторые наблюдения исторического и краеведческого характера, нам удалось выяснить, что автор «Чужеземки» весьма вольно обошлась сразу с несколькими моментами, которые довольно принципиальны с биографической точки зрения и касаются двух главных героев – Адама и Розы. Кроме того, в автобиографическом романе оказалась странным образом «пропущена» одна из ключевых локаций, причем такая, где автор, собственно, и родился. Надо заметить, что в современной науке жанр автобиографии понимается довольно широко. Предпринимаются попытки сближения и сопоставления автобиографической и мемуарной прозы, автобиографии и романа. Отмечая разножанровую природу мемуарно-автобиографической прозы, С.Ю. Павлова отмечает следующее: «Одновременно подвижность границ внутри этой литературы свидетельствует о принципиальной открытости входящих в неё составляющих и может привести к формированию новых литературных жанров» [11, с. 62]. Но даже с учётом этого обстоятельства мы не только вправе, но и обязаны, опираясь на сделанные наблюдения, попытаться ответить на ключевой вопрос, стоящий перед нами в этой работе, – автобиографична ли «Чужеземка», и, если да, то что надо понимать под «автобиографичностью» применительно к роману М. Кунцевич?

Нетрудно заметить, что автор «Чужеземки» как будто выворачивает собственную автобиографию наизнанку, не замечая очевидного и подчеркивая сомнительное, превращая многостороннего и, по всей видимости, довольно гибкого И.А. Щепанского в медведеподобного Адама, а его супругу, пользовавшуюся известностью в городе, много и достаточно интенсивно общавшуюся, – в замкнутую и мизантропическую «чужеземку» Розу, «пропуская» Самару и растворяя её хоть и в созвучном ей, но всё же «другом» Саратове и т. д. Какую она ставит при этом перед собой задачу и чего добивается с помощью всех этих подмен и умалчиваний?

На наш взгляд, дело здесь в следующем. Жанр автобиографической прозы в том виде, в котором она сложилась в литературе реализма [См.: 11, 12], представляется автору «Чужеземки» слишком схематизирующим жизнь, раскрывая ее однобоко, в далёком от истины свете. Повествование, повторяющее документ, идущее с ним нога в ногу, лишается главного, а именно – глубоко внутренних, недокументируемых моментов, ускользающих от поверхностного стороннего взгляда, но именно эти моменты – и есть подлинная биография. Что в таком случае необходимо сделать для того, чтобы «как бы автобиография» стала настоящей автобиографией, без кавычек и без «как бы»? М. Кунцевич переворачивает (авто)биографическое другой стороной к читателю, в результате чего лицо биографического рисунка, схватываемое документом, оказывается невидимым, а вот зато изнаночная сторона этого же рисунка становится основой для сюжетного движения, организации времени и пространства, построения системы героев и т. д. Так педагогическая и научно-просветительная деятельность И.А. Щепанского, явная и зафиксированная документально, оказывается «не при чём», а зато его неуклюжесть и раздражающая жену терпеливость акцентируются, и из них строится образ Адама. Точно так же «не при чём» оказывается и концертная деятельность А.А. Щепанской, которая выносится за скобки, а зато в скобках остаются истеричность и «чужеземство» Розы. Из них она и состоит в романе М. Кунцевич. Наконец, там же, с той стороны автобиографии, нужно искать и Самару, где родилась дочь И.А. и А.А. Щепанских и где происходят все основные коллизии сюжета, который лёг в основу «Чужеземки», но лёг не прямо, а с учетом всего сказанного выше. Написать «другую» сторону автобиографии, сохранив тем самым подлинность жанра, и попыталась, с нашей точки зрения, Мария Кунцевич в своём автобиографическом романе, ставшем заметным явлением не только в ее собственном творчестве [13], но и в польской литературе ХХ в. [14], ключи к которому спрятаны, в том числе, в русской истории и самарском краеведении.

 

¹ Кунцевич М. Чужеземка. Санкт-Петербург: Северо-Запад, 1993. 510 с.

² Кунцевич М. Указ. соч. С. 220.

³ По большому счёту, И.А. Щепанский был одним из первых самарских краеведов, которые и заложили основы самарского краеведения как такового.

⁴ Кунцевич М. Указ. соч. С. 42.

⁵ Кунцевич М. Указ. соч. С. 20.

⁶ Там же. С. 156-157.

⁷ Кунцевич М. Указ. соч. С. 26.

Об авторах

Михаил Анатольевич Перепелкин

Самарский литературно-мемориальный музей им. М. Горького; Самарский национальный исследовательский университет им. академика С. П. Королёва

Автор, ответственный за переписку.
Email: mperepelkin@mail.ru

доктор филологических наук, директор; профессор кафедры русской и зарубежной литературы и связей с общественностью

Россия, Московское шоссе, 34, Самара, 443086

Список литературы

Дополнительные файлы